Балет Эйфмана: граница психологизма и модерна

"Моя цель - театр открытых эмоциональных переживаний. Создавая свою мистерию, в которой живут и действуют по моим законам герои, ты творишь свой мир с его катастрофами. Это моя собственная кардиограмма, ритм моего пульса: его взрывы, потрясения, кульминации, взлеты и падения", - признается Борис Эйфман.

Одна из самых главных отличительных черт спектаклей хореографа - умение даже при полном отходе от первоначального сюжета в тексте сохранить замысел автора. Это, например, прослеживается в его «Идиоте». Спектакль не является интерпретацией текста, узнаваемые персонажи - лишь точка отсчёта, импульс к восприятию. События из романа показаны отрывками, а хореография выстроена как внутренний монолог главного героя, его воспоминания. Реальные и фантастические образы в балете только усиливают его эмоциональную составляющую. Весь роман уместился в одноактный балет, и при этом не потерял ни грамма смысла.

Эта же позиция по отношению к сюжету появляется и в другом его спектакле по Достоевскому - «Братья Карамазовы». Нет знакомого литературного сюжета, зато есть весь психологизм писателя: «пророческие идеи, боль, концентрация времени, жажда просвета». Балет наполнен символизмом. Он прослеживается и в доме, мёртвом доме Карамазовых, который венчается крестом, и в белых подсвеченных одеждах Алексея, как отсылка к образу Иисуса. Музыкальную составляющую Эйфман также продумал: здесь и Рахманинов, и Мусоргский, и Вагнер, и даже цыганские песни. В совокупности, литературный источник, хореография и музыка создают эффект «накала страстей».

Пытаясь создать необходимый эффект прямого контакта со зрителем, Эйфман очень строго подбирает артистов в свою труппу. Дело касается не только внешних данных, хотя, безусловно, его танцоры всегда высокие, с пропорциональной фигурой, но и артистизм. По заявлению самого хореографа, он десятилетиями создавал театр, в котором танцоры выражают жизнь души через пластику тела.

«В моем театре я и драматург, и режиссер. Я не просто сочиняю хореографию, а создаю цельное сценическое произведение, в котором должны быть логика и выстроенная композиция».

Ещё один немаловажный факт в работе Эйфмана - стремление к развитию. Он не боится менять уже готовые работы, привнося в единый готовый комплекс новые стили и течения. Так, «Чайковский», поставленный двадцать лет назад, серьёзно отличается от современного спектакля «Чайковский PRO et Contra». По сути, это уже совсем другая работа, наполненная экспрессивностью, но не потерявшая первоначальных смыслов.

Предметные метафоры, которые хореограф постоянно использует в своих спектаклях, не перенагружены и легко понятны любому зрителю. К примеру, «Анна Каренина». В прологе на сцене три человека - Анна, Каренин и их сын Серёжа, который играет с паровозом. Под уже другой паровоз в финале бросится запутавшаяся и отчаявшаяся женщина. Всё это попытка показать «закольцованность» жизни, игру, которая превращается в реальность и убирает игроков с поля.

«На протяжении уже многих десятилетий я занимаюсь исследованием человеческой души и мира людских страстей на балетной сцене. Все это время я совершенствую и развиваю тот уникальный художественный инструментарий, который дает мне древний и воистину магический язык – язык тела. С его помощью можно приблизиться к самым сокровенным тайнам человеческой психики».